"Может, тебе только кажется, что ты - финансист?" (с)
Я в последнее время часто ее вспоминаю, хотя она, может быть, и не слишком того достойна.
Когда я была маленькой, мы жили в коммуналке. Не в такой, какие я видела только в кино, - специально задуманной именно в этом качестве, с длиннющим коридором и множеством комнатушек. Нет, это была обычная четырехкомнатная квартира в ведомственной "сталинке", поделенная на трех хозяев. Нам принадлежали две комнаты "паровозиком", в третьей жила старушка - божий одуванчик, Марья Васильевна, в общем-то незлобивая, но сильно подверженная чужому влиянию (позже, когда она стала единственной нашей соседкой, мы жили вполне мирно и собирались за одним столом на праздники). А в четвертой размещалась она, Валька. Точнее, Валентина Афанасьевна. Хтонический ужас моего детства.
читать дальше* * *
Из-за нее пришлось отдать мою собаку Ремку неведомому фотографу в хуторе Пухляковском. Собака не доставляла Вальке никаких проблем - у Вальки не было аллергии, собака была тихой, чистенькой, небольшой, в общем коридоре не бродила. Но однажды Валька узнала, что есть такой закон: в коммунальной квартире собаку можно держать только с разрешения всех жильцов. И подала заявление в милицию - потому что имела право, отчего бы и не. Просто из чистой, незамутненной вредности.
Мою бабушку вызвали к следователю повесткой. Я увязалась за ней. Следователь разъяснял бабушке суть закона, говорил о том, что правда на стороне соседки и что собаку придется отдать, и смотрел на меня грустными глазами.
Когда собаку отдали, я рыдала двое суток без перерыва на сон и еду. А потом моя старшая подруга Яна сказала мне: "Она добивалась именно этого. Чтобы ты плакала. Не радуй ее".
И мне как-то удалось законсервировать в себе этот темный нарастающий комок, мешающий дышать. Я думала о том, что Ремка теперь бегает по собственному двору фотографа, а не сидит в комнате, что ей теперь можно лаять сколько влезет, что никто больше не будет грозиться ее отравить...
Потом мы сидели с другой подружкой во дворе и орали на мотив "Большой Крокодилы":
Скотина-Валентина
Собаке запретила
Валяться на ковре
И писать во дворе!
Выражали, так сказать, через искусство социальный протест против насилия. Валька много раз обещала "набить нам мордасы", но дело ограничилось только украденной у меня куклой, которая вернулась таинственным образом через несколько дней без глаз и с раздерганными волосами.
* * *
Тащила Валька все, что плохо лежало. А иногда тащила и то, что лежало хорошо. Что-то она просто утаскивала в личное пользование, что-то портила и подкладывала обратно.
Поэтому когда в один непрекрасный день моя бабушка обнаружила пропажу купленных недавно калош, вопроса "Куда они могли подеваться?" даже не возникло. А калоши были - не просто какие-то черные гладкие калоши с красным нутром, о нет! Это было чудо отечественного обувестроения - коричневые резиновые туфельки с ребристым рисунком, на небольшом кокетливом каблучке. Бабушка успела один раз сходить в них на бывшую работу - недели за две до того, - произвести фурор, вызвать зависть у всех теток из отдела. А тут опять дождь, можно было бы повторить дефиле - и вот нА тебе, пропали...
А бабушка моя, надо сказать, занималась академическим вокалом (колоратурное сопрано), очень любила романсы и различные песни из кинофильмов, знала их величайшее множество - и пела на кухне во время готовки.
И вот волшебная сила искусства снова пошла в ход.
Бабушка помешивала борщ и звенела верхним "до":
"Пропали калошки, калошки мои...
Они убежали в чужие краи..."
Бабушка лепила пельмени - и выводила:
"Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь калошки, давно позабытые..."
Или:
"Не укради мои калошки!
Пылает гнев в моей груди!
Ты хуже самой драной кошки!
Не укради, не укради!"
Этот фестиваль импровизации продолжался несколько месяцев. Валька слушала, хмыкала, пожимала плечами, бабкам на лавочке во дворе торжественно говорила: "У Ирки-то, у Ирки совсем крыша поплыла..." - но калошки не отдавала.
А потом бабушка полезла что-то достать из внутреннего ящика дивана - и обнаружила там пропажу. И вспомнила, что сама же их туда спрятала после первого выхода, чтобы Валька не украла...
* * *
"Да я бы тоже могла стать балериной! - говорила Валька на кухне Марье Васильевне. - Тоже мне работа: махай ногами туда-сюда!"
"Диссертацию я бы за три дня написала. На любую тему! Эти ученые возомнили о себе больно много - а все потому, что слов умных напихали в свои диссертации, никто ни черта не понял, вот и посчитали их за мудрецов и грамотеев. Тоже мне труд: пробирки переставлять да писать черт знает что. Дармоеды!"
"...И тут она такая кричит: "Бегите, бегите!" - а еще интеллигенция! Представляешь? "Бегите". Это ее в институте научили так слова коверкать?"
Валька была комплекции типа "тумбочка", образование имела восемь классов, работала судомойкой в больнице (по другой версии - в детском саду). Дом наш принадлежал Гидрохимическому научно-исследовательскому институту, первоначально квартиры распределялись между сотрудниками. Некоторые потом оттуда переехали, но большая часть соседей была именно теми "учеными, возомнившими о себе". Сведений о том, как в этот дом попала Валька, история не сохранила.
Я представляла себе Вальку в балетной пачке, сидящую посреди пробирок и колб и пишущую диссертацию о происхождении слова "бежите", - и хрюкала от смеха.
* * *
Однажды я проснулась от звуков какого-то нечеловеческого абсолютно плача, с причитаниями и вскрикиваниями. Оказалось - плачет Валька. Ее любимый племянник погиб в автокатастрофе на спуске Герцена (там все время бились машины, очень крутой спуск, водители часто не справлялись с управлением), отказали тормоза. Моя бабушка приносила Вальке воду, гладила по руке, давала нюхать нашатырь. Потом бабушка с Марьей Васильевной организовывали поминки, строгали и варили лапшу, мыли посуду, наливали пришедшим водку. Валька была непривычно тихой, говорила "спасибо" и "Ирочка". Мне было жаль Валькиного племянника, хотя я его ни разу не видела. И еще - было очень странно видеть Вальку такой. Я спрашивала у мамы: "А что, Валька теперь будет хорошая?" - но мама уклончиво отвечала: "Ей плохо сейчас, надо помочь".
Еще недели две после поминок продолжалось перемирие. Потом все вернулось на круги своя.
* * *
Смутно помню историю с кошельком. Это был такой специальный кошелек, в котором при открытии лопался пакетик с краской и обрызгивал открывшего, а смыть эту краску можно было только волшебным раствором, который имелся исключительно в отделении милиции. Откуда мама этот кошелек взяла - не знаю, да мама и сама вряд ли вспомнит. Он был подложен на видное место в коридоре - таким образом пытались уличить наконец Вальку в воровстве и призвать хоть к какой-то ответственности. Но та, то ли почуяв подвох, то ли просто по стечению обстоятельств, кошелек не тронула.
* * *
Когда я училась во втором классе, приключилась со мной история. В школе было родительское собрание, на которое пришла бабушка - мама была на работе, собрание почему-то проводилось днем. Там выяснилось, что чья-то мама из родительского комитета заболела, а именно она должна была сегодня вести детей из моего класса в бассейн. И моя бабушка вызвалась их сводить. А я почему-то тоже там торчала, слушала все это - и когда меня отправили домой (в бассейн я не ходила из-за аллергии на хлорку), поняла, что впереди несколько часов свободы. Пока бабушка доведет группу, пока там пройдет часовое занятие, пока они дойдут обратно, пока она вернется домой... Часа два у меня точно было. И я решила провести их с толком - а именно пойти к тете Вере, маминой знакомой, с которой мы совсем недавно поменялись квартирами.
Наша старая квартира была в двухэтажной халупе без удобств, с туалетом во дворе, за водой нужно было ходить с ведром в колонку через пять домов. Бабушка недавно перенесла сложную полостную операцию, прабабка была уже очень пожилой, мама работала допоздна, мужчин в семье не было... Поэтому когда тетя Вера предложила маме обмен - на меньшую площадь (две комнаты вместо трех, да еще в коммуналке), но зато с удобствами и центральным отоплением, мама не раздумывала ни секунды. Потом уже тетя Вера созналась, что одним из поводов к переезду куда угодно, хоть в нашу халупу, стала Валька. Ибо было невыносимо.
Так вот. Я отправилась смотреть, как там живет тетя Вера в нашей квартире. Не сломала ли чего, не перекрасила ли стены в детской, а то мало ли, с этих взрослых всякого можно ожидать, даже такого. Мы мило общались (несмотря на то что стены оказались все же перекрашены), пили чай, я внимательно следила за временем, чтобы вернуться домой раньше бабушки. И выдвинулась в обратный путь загодя, внутренне гордясь собой от осознания, как здорово я все продумала и какая я самостоятельная и ответственная.
Когда я пришла, дверь мне открыла Валька. Осмотрела меня с ног до головы, захохотала и радостно проорала: "Явилась? Ну заходи, заходи... Сейчас бабка-то тебя и прибьет!"
Оказалось, что по пути в бассейн группа во главе с моей бабушкой встретила другую родительницу из комитета, и та перехватила инициативу, а бабушка пошла себе домой. И, придя, не обнаружила там меня, мда. И все это время, пока я чаевничала у тети Веры, бабушка бегала по улицам в надежде меня найти.
Что было дальше - Шахерезада, пожалуй, умолчит.
* * *
Когда мама развелась с отчимом и они разменяли квартиру отчима на две однокомнатных, Вальке было предложено поменяться. Отдельная однокомнатная квартира - в обмен на ее комнату. Без всяких доплат. Она долго ломалась, кочевряжилась, выдвигала разные нелепые условия, но в конце концов согласилась. Понимала, что второго такого шанса у нее не будет.
Потом, приходя в гости к Марье Васильевне, она жаловалась: "Хорошо, конечно. Все мое, собственное. Но скуууучно..."
А ее комната стала моей. И там мне было хорошо как, наверное, нигде больше. Сейчас же там и вовсе живут чужие, не знакомые мне люди.
* * *
ВМЕСТО МОРАЛИ
С тех пор прошло очень много лет. Я не знаю, что потом стало с Валькой, не знаю, жива ли она еще. Давно уже умерла Марья Васильевна, давно нет на свете моей бабушки, квартира в Новочеркасске продана.
Мама избегает разговоров о Вальке, суеверно опасаясь неких неприятностей, которые должны последовать за ними. А я вот вспоминаю... И потому, что это тоже мое детство, именное такое, и другого не будет. И потому, что слишком часто узнаю ее, Вальку, сейчас, на просторах сети. Она, как настоящая ведьма, приняла другое обличье, омолодилась, клонировала сама себя бессчетное количество раз, притворилась "современными интернет-пользователями", но продолжает гнуть свою линию: "Да такое кино и я могла бы снять!", "Ниасилил, многабукв!", "О, драчка! Запасаемся попкорном...", "КГАМ, я ниче не понял". И вместо калош (ну ладно, не калош, не калош - ложек, кастрюль, игрушек, украшений) - крадет время, силы и настроение напрямую, без материальных посредников.
И когда я в очередной раз на это напарываюсь, само собой возникает в памяти давно забытое:
"Отвори потихо-о-оньку калитку
И войди в мокрый сад ты, как тень...
Не забудь потемне-е-е-е накидку,
И калошки на но-о-ожки надень..."
И я смеюсь тогда. Потому что - ну а что еще делать-то?
Когда я была маленькой, мы жили в коммуналке. Не в такой, какие я видела только в кино, - специально задуманной именно в этом качестве, с длиннющим коридором и множеством комнатушек. Нет, это была обычная четырехкомнатная квартира в ведомственной "сталинке", поделенная на трех хозяев. Нам принадлежали две комнаты "паровозиком", в третьей жила старушка - божий одуванчик, Марья Васильевна, в общем-то незлобивая, но сильно подверженная чужому влиянию (позже, когда она стала единственной нашей соседкой, мы жили вполне мирно и собирались за одним столом на праздники). А в четвертой размещалась она, Валька. Точнее, Валентина Афанасьевна. Хтонический ужас моего детства.
читать дальше* * *
Из-за нее пришлось отдать мою собаку Ремку неведомому фотографу в хуторе Пухляковском. Собака не доставляла Вальке никаких проблем - у Вальки не было аллергии, собака была тихой, чистенькой, небольшой, в общем коридоре не бродила. Но однажды Валька узнала, что есть такой закон: в коммунальной квартире собаку можно держать только с разрешения всех жильцов. И подала заявление в милицию - потому что имела право, отчего бы и не. Просто из чистой, незамутненной вредности.
Мою бабушку вызвали к следователю повесткой. Я увязалась за ней. Следователь разъяснял бабушке суть закона, говорил о том, что правда на стороне соседки и что собаку придется отдать, и смотрел на меня грустными глазами.
Когда собаку отдали, я рыдала двое суток без перерыва на сон и еду. А потом моя старшая подруга Яна сказала мне: "Она добивалась именно этого. Чтобы ты плакала. Не радуй ее".
И мне как-то удалось законсервировать в себе этот темный нарастающий комок, мешающий дышать. Я думала о том, что Ремка теперь бегает по собственному двору фотографа, а не сидит в комнате, что ей теперь можно лаять сколько влезет, что никто больше не будет грозиться ее отравить...
Потом мы сидели с другой подружкой во дворе и орали на мотив "Большой Крокодилы":
Скотина-Валентина
Собаке запретила
Валяться на ковре
И писать во дворе!
Выражали, так сказать, через искусство социальный протест против насилия. Валька много раз обещала "набить нам мордасы", но дело ограничилось только украденной у меня куклой, которая вернулась таинственным образом через несколько дней без глаз и с раздерганными волосами.
* * *
Тащила Валька все, что плохо лежало. А иногда тащила и то, что лежало хорошо. Что-то она просто утаскивала в личное пользование, что-то портила и подкладывала обратно.
Поэтому когда в один непрекрасный день моя бабушка обнаружила пропажу купленных недавно калош, вопроса "Куда они могли подеваться?" даже не возникло. А калоши были - не просто какие-то черные гладкие калоши с красным нутром, о нет! Это было чудо отечественного обувестроения - коричневые резиновые туфельки с ребристым рисунком, на небольшом кокетливом каблучке. Бабушка успела один раз сходить в них на бывшую работу - недели за две до того, - произвести фурор, вызвать зависть у всех теток из отдела. А тут опять дождь, можно было бы повторить дефиле - и вот нА тебе, пропали...
А бабушка моя, надо сказать, занималась академическим вокалом (колоратурное сопрано), очень любила романсы и различные песни из кинофильмов, знала их величайшее множество - и пела на кухне во время готовки.
И вот волшебная сила искусства снова пошла в ход.
Бабушка помешивала борщ и звенела верхним "до":
"Пропали калошки, калошки мои...
Они убежали в чужие краи..."
Бабушка лепила пельмени - и выводила:
"Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь калошки, давно позабытые..."
Или:
"Не укради мои калошки!
Пылает гнев в моей груди!
Ты хуже самой драной кошки!
Не укради, не укради!"
Этот фестиваль импровизации продолжался несколько месяцев. Валька слушала, хмыкала, пожимала плечами, бабкам на лавочке во дворе торжественно говорила: "У Ирки-то, у Ирки совсем крыша поплыла..." - но калошки не отдавала.
А потом бабушка полезла что-то достать из внутреннего ящика дивана - и обнаружила там пропажу. И вспомнила, что сама же их туда спрятала после первого выхода, чтобы Валька не украла...
* * *
"Да я бы тоже могла стать балериной! - говорила Валька на кухне Марье Васильевне. - Тоже мне работа: махай ногами туда-сюда!"
"Диссертацию я бы за три дня написала. На любую тему! Эти ученые возомнили о себе больно много - а все потому, что слов умных напихали в свои диссертации, никто ни черта не понял, вот и посчитали их за мудрецов и грамотеев. Тоже мне труд: пробирки переставлять да писать черт знает что. Дармоеды!"
"...И тут она такая кричит: "Бегите, бегите!" - а еще интеллигенция! Представляешь? "Бегите". Это ее в институте научили так слова коверкать?"
Валька была комплекции типа "тумбочка", образование имела восемь классов, работала судомойкой в больнице (по другой версии - в детском саду). Дом наш принадлежал Гидрохимическому научно-исследовательскому институту, первоначально квартиры распределялись между сотрудниками. Некоторые потом оттуда переехали, но большая часть соседей была именно теми "учеными, возомнившими о себе". Сведений о том, как в этот дом попала Валька, история не сохранила.
Я представляла себе Вальку в балетной пачке, сидящую посреди пробирок и колб и пишущую диссертацию о происхождении слова "бежите", - и хрюкала от смеха.
* * *
Однажды я проснулась от звуков какого-то нечеловеческого абсолютно плача, с причитаниями и вскрикиваниями. Оказалось - плачет Валька. Ее любимый племянник погиб в автокатастрофе на спуске Герцена (там все время бились машины, очень крутой спуск, водители часто не справлялись с управлением), отказали тормоза. Моя бабушка приносила Вальке воду, гладила по руке, давала нюхать нашатырь. Потом бабушка с Марьей Васильевной организовывали поминки, строгали и варили лапшу, мыли посуду, наливали пришедшим водку. Валька была непривычно тихой, говорила "спасибо" и "Ирочка". Мне было жаль Валькиного племянника, хотя я его ни разу не видела. И еще - было очень странно видеть Вальку такой. Я спрашивала у мамы: "А что, Валька теперь будет хорошая?" - но мама уклончиво отвечала: "Ей плохо сейчас, надо помочь".
Еще недели две после поминок продолжалось перемирие. Потом все вернулось на круги своя.
* * *
Смутно помню историю с кошельком. Это был такой специальный кошелек, в котором при открытии лопался пакетик с краской и обрызгивал открывшего, а смыть эту краску можно было только волшебным раствором, который имелся исключительно в отделении милиции. Откуда мама этот кошелек взяла - не знаю, да мама и сама вряд ли вспомнит. Он был подложен на видное место в коридоре - таким образом пытались уличить наконец Вальку в воровстве и призвать хоть к какой-то ответственности. Но та, то ли почуяв подвох, то ли просто по стечению обстоятельств, кошелек не тронула.
* * *
Когда я училась во втором классе, приключилась со мной история. В школе было родительское собрание, на которое пришла бабушка - мама была на работе, собрание почему-то проводилось днем. Там выяснилось, что чья-то мама из родительского комитета заболела, а именно она должна была сегодня вести детей из моего класса в бассейн. И моя бабушка вызвалась их сводить. А я почему-то тоже там торчала, слушала все это - и когда меня отправили домой (в бассейн я не ходила из-за аллергии на хлорку), поняла, что впереди несколько часов свободы. Пока бабушка доведет группу, пока там пройдет часовое занятие, пока они дойдут обратно, пока она вернется домой... Часа два у меня точно было. И я решила провести их с толком - а именно пойти к тете Вере, маминой знакомой, с которой мы совсем недавно поменялись квартирами.
Наша старая квартира была в двухэтажной халупе без удобств, с туалетом во дворе, за водой нужно было ходить с ведром в колонку через пять домов. Бабушка недавно перенесла сложную полостную операцию, прабабка была уже очень пожилой, мама работала допоздна, мужчин в семье не было... Поэтому когда тетя Вера предложила маме обмен - на меньшую площадь (две комнаты вместо трех, да еще в коммуналке), но зато с удобствами и центральным отоплением, мама не раздумывала ни секунды. Потом уже тетя Вера созналась, что одним из поводов к переезду куда угодно, хоть в нашу халупу, стала Валька. Ибо было невыносимо.
Так вот. Я отправилась смотреть, как там живет тетя Вера в нашей квартире. Не сломала ли чего, не перекрасила ли стены в детской, а то мало ли, с этих взрослых всякого можно ожидать, даже такого. Мы мило общались (несмотря на то что стены оказались все же перекрашены), пили чай, я внимательно следила за временем, чтобы вернуться домой раньше бабушки. И выдвинулась в обратный путь загодя, внутренне гордясь собой от осознания, как здорово я все продумала и какая я самостоятельная и ответственная.
Когда я пришла, дверь мне открыла Валька. Осмотрела меня с ног до головы, захохотала и радостно проорала: "Явилась? Ну заходи, заходи... Сейчас бабка-то тебя и прибьет!"
Оказалось, что по пути в бассейн группа во главе с моей бабушкой встретила другую родительницу из комитета, и та перехватила инициативу, а бабушка пошла себе домой. И, придя, не обнаружила там меня, мда. И все это время, пока я чаевничала у тети Веры, бабушка бегала по улицам в надежде меня найти.
Что было дальше - Шахерезада, пожалуй, умолчит.
* * *
Когда мама развелась с отчимом и они разменяли квартиру отчима на две однокомнатных, Вальке было предложено поменяться. Отдельная однокомнатная квартира - в обмен на ее комнату. Без всяких доплат. Она долго ломалась, кочевряжилась, выдвигала разные нелепые условия, но в конце концов согласилась. Понимала, что второго такого шанса у нее не будет.
Потом, приходя в гости к Марье Васильевне, она жаловалась: "Хорошо, конечно. Все мое, собственное. Но скуууучно..."
А ее комната стала моей. И там мне было хорошо как, наверное, нигде больше. Сейчас же там и вовсе живут чужие, не знакомые мне люди.
* * *
ВМЕСТО МОРАЛИ
С тех пор прошло очень много лет. Я не знаю, что потом стало с Валькой, не знаю, жива ли она еще. Давно уже умерла Марья Васильевна, давно нет на свете моей бабушки, квартира в Новочеркасске продана.
Мама избегает разговоров о Вальке, суеверно опасаясь неких неприятностей, которые должны последовать за ними. А я вот вспоминаю... И потому, что это тоже мое детство, именное такое, и другого не будет. И потому, что слишком часто узнаю ее, Вальку, сейчас, на просторах сети. Она, как настоящая ведьма, приняла другое обличье, омолодилась, клонировала сама себя бессчетное количество раз, притворилась "современными интернет-пользователями", но продолжает гнуть свою линию: "Да такое кино и я могла бы снять!", "Ниасилил, многабукв!", "О, драчка! Запасаемся попкорном...", "КГАМ, я ниче не понял". И вместо калош (ну ладно, не калош, не калош - ложек, кастрюль, игрушек, украшений) - крадет время, силы и настроение напрямую, без материальных посредников.
И когда я в очередной раз на это напарываюсь, само собой возникает в памяти давно забытое:
"Отвори потихо-о-оньку калитку
И войди в мокрый сад ты, как тень...
Не забудь потемне-е-е-е накидку,
И калошки на но-о-ожки надень..."
И я смеюсь тогда. Потому что - ну а что еще делать-то?
@темы: личное
-
-
11.08.2014 в 18:24-
-
11.08.2014 в 18:36не то что, когда за дверью стоит.
-
-
12.08.2014 в 01:51Миранда Элга, это правда. Хотя - в любом ее формате свои недостатки
-
-
12.08.2014 в 08:57