Для нашей ростовской пишущей шатии-братии имена Геннадий Жуков и Виталий Калашников были иконой, путеводной звездой, вечным ориентиром. Мы молились на сочетание "Заозерная школа", наш мир строился вокруг этих имен, которые виделись как незыблемая основа, гарантия реальности этого города, этой жизни. Казалось, что Ростов только затем и стоит, вглядываясь в грязный морщинистый Дон, чтобы Гена и Виталик ходили по его дурацким улицам. Никогда не любила Ростов, никогда не воспринимала его своим городом, никогда не видела в нем никакой мистической сущности, никакой красоты - но Гена видел, но Виталик видел, и я заражалась этим видением, этим ощущением города-мифа, города-иллюзии, города-соседа-вечности (потому что рядом был Танаис с его шепчущими камнями и греческо-скифскими развалинами, с его античным небом).
...Их никто не смог спасти от самих себя - ни Гену, ни Виталика. Никто особенно даже за них не боялся всерьез - наверное, до второго инсульта Гены. Первый как-то не осознался: они же древние, как мир, они же античные поэты, если не античные боги, они даже книги подписывали одними именами, без фамилий - Геннадий, Виталий... Овидий, Гораций... Какой такой инсульт? Что может с ними случиться? Они же принадлежат вечности, они всегда были и всегда будут...
Гена умер три года назад в Танаисе. Виталик тогда сказал: "Я на три года моложе, у меня еще есть три года". Виталик умер три дня назад в Дубне. Обоим было по 53 года.
Геннадий. Виталий. Я любила вас и люблю. Простите, что я так мало сделала для вас. Наверное, могла бы гораздо больше, если бы понимала, что вы здесь не навсегда. Мой мир никогда больше не будет прежним. А Ростов стоит как стоял. Зачем?
Я до такой степени не могу осознать этого, что мне даже не больно. Пока что не больно.